А. Пушкин — годы жизни и творчества
Цветная литография, 36×30 см. 1987, 1999, 2002 гг.
Софья Николаевна Карамзина, дочь знаменитого литератора и историографа, в 1836 году рассказывала в письме брату Андрею о том, как прошло празднование ее именин в царскосельском доме: «…среди гостей были Пушкин с женой и Гончаровыми (все три — ослепительные изяществом, красотой и невообразимыми талиями)…»
На литографии Ольги Биантовской «Царское село. Бал у Карамзиных» они стоят к нам спинами — три сестры и муж младшей из них. Но какой-то пустынной и даже сумрачной кажется эта танцевальная зала, как-то очень резко падают густые черные тени… А Софья Карамзина продолжает:
«…получился настоящий бал, и очень веселый, если судить по лицам гостей, всех, за исключением Александра Пушкина, который все время грустен, задумчив и чем-то озабочен… Его блуждающий, дикий, рассеянный взгляд с вызывающим тревогу вниманием останавливается лишь на его жене и Дантесе, который продолжает все те же шутки, что и прежде…»
Не только эта, но, пожалуй, все литографии серии несут в себе словно бы предчувствие будущей трагедии. Даже лист «Приютино» наполнен хоть и светлым, но все равно печальным настроением — «…дай вам Бог любимой быть другим».
А самым пронзительно-щемящим является последний лист серии: букет в вазе, листы рукописи на столе — и надо всем этим омерзительный диплом-пасквиль на французском языке. И черная фигура с косой.
На литографии Ольги Биантовской «Царское село. Бал у Карамзиных» они стоят к нам спинами — три сестры и муж младшей из них. Но какой-то пустынной и даже сумрачной кажется эта танцевальная зала, как-то очень резко падают густые черные тени… А Софья Карамзина продолжает:
«…получился настоящий бал, и очень веселый, если судить по лицам гостей, всех, за исключением Александра Пушкина, который все время грустен, задумчив и чем-то озабочен… Его блуждающий, дикий, рассеянный взгляд с вызывающим тревогу вниманием останавливается лишь на его жене и Дантесе, который продолжает все те же шутки, что и прежде…»
Не только эта, но, пожалуй, все литографии серии несут в себе словно бы предчувствие будущей трагедии. Даже лист «Приютино» наполнен хоть и светлым, но все равно печальным настроением — «…дай вам Бог любимой быть другим».
А самым пронзительно-щемящим является последний лист серии: букет в вазе, листы рукописи на столе — и надо всем этим омерзительный диплом-пасквиль на французском языке. И черная фигура с косой.